Кирилл пожал протянутую ему руку Ляхова и с тихим восторгом посмотрел ему в лицо.
– Вы уже пришли?.. Значит, пора?
– Да… – произнёс Ляхов и пристально посмотрел в лицо спящего Кравцова.
– Как же, дождёмся, когда проснётся? – спросил Минорный господина в очках.
– Я полагаю, прямо так взять и в карету. Идите сюда!
Он махнул рукой к себе, и в дверь вошли двое здоровых ребят в белых фартуках.
– Возьмите осторожно больного!
Тут Кирилл Иванович подошёл к койке, стал у её изголовья так, что закрыл лицо Кравцова, удивлённо посмотрел на всех и тихо, но внушительно спросил:
– Куда взять?.. Его взять? Куда взять?
– В дом, конечно, – сказал Минорный.
– В лечебницу, – одновременно произнёс доктор и пристально уставился чрез очки в лицо Ярославцева.
Тот крепко потёр себе лоб, как бы с усилием вспоминая что-то.
– Д-да!.. В лечебницу!.. А зачем же, собственно?.. И кто вы? – и Кирилл тихонько дотронулся до рукава доктора.
– Я – доктор, заведующий домом для душевнобольных, – сказал господин в очках, не переставая рассматривать его.
«Интеллигентный человек, значит!» – сообразил Кирилл и протянул ему руку.
– Мне приятно видеть вас… и я рад, что вы тоже идёте за ним, – сказал он, кивнув на Кравцова.
– Мы приехали в карете, – вмешался Минорный, тоже подозрительно оглядывая Кирилла.
– Ну, это напрасно, – махнул рукой Ярославцев, – мы пойдём все пешком, он – особенно.
– Да ведь он буянить будет на улице! – тихо воскликнул Минорный.
– То есть как это? – удивился Кирилл.
– Да вы что, батенька?.. Образумьтесь! Или вы тоже как он, с ума сошли?..
– Позвольте! – остановил доктор Минорного.
Кирилл вспыхнул и оглянул всех с улыбкой недоверия, со страхом в глазах.
Трое людей стояли и смотрели на него с боязливым любопытством и догадкой. Кирилл то краснел, то бледнел от внутренней работы. Улыбка исчезла из его глаз, и они, странно расширясь, вдруг ярко вспыхнули мыслью.
– Господа! – просительно зашептал он, сжимая руки и хрустя пальцами. – Господа!
Что вы? Это ошибка! Вы считаете его безумным? Это обидная ошибка, господа! Оскорбительная ошибка! Послушайте меня – оставьте его так, как он есть. Дайте ему исполнить задуманное им дело. Это великое, необходимое дело! Вы знакомы с его идеей? Нет? Как же вы, господа, решаетесь на такое отношение к нему?.. Это… странно! Вы послушайте! Я постиг его, я усвоил его идею. Ведь согласитесь, я же – разумный человек. Вот Бабкин засвидетельствует это и Ляхов. Да!.. Как же вы?.. Это возмутительно! Это недостойно вас! Вы вникните в суть его учения: мы подлеем, умирая морально, мы умираем смертью безумия, мы пошло умираем физически. Всё это от тоски по желаниям, от скорби одиночества, от недостатка жизни, в которой нам не дают места. Разве я говорю неразумно? Господа!..
Нам запрещено жить. Почему запрещено, господа? Разве мы преступны?.. И ещё скажите, разве он, предлагая нам выйти с ним за границы жизни в песчаные, необитаемые пустыни, – разве он не прав? Он приведёт нас обратно сюда… когда мы воскреснем духом. Господа, господа!.. Что вы хотите делать… Ведь так у вас все сумасшедшие, все, кто хочет счастья другим и кто простирает руки помощи… кто горячо жалеет и много любит бедных, загнанных жизнью и затравленных друг другом людей…
Наконец он задохнулся и умолк, обводя всех испуганными глазами, из которых текли крупные слёзы. Губы у него дрожали. Казалось, вот он сейчас зарыдает. И у Минорного тоже дрожали губы.
– Вот видите, как оно заразительно!.. а я двое суток… – шептал он доктору.
Тот почесал себе пальцем переносицу, приподняв очки, и, видимо, тоже поражённый, пробормотал: – Д-да, знаете… Странный случай!
Ляхов стоял и смотрел на всех, странно улыбаясь и всё покусывая себе губу.
Все молчали. Кирилл смахивал со щёк слезинки, стоя с убитым лицом. В его глазах светилось море меланхолии. Он стоял и обводил глазами комнату. За троими людьми против него стояло ещё двое в белых фартуках, и за дверью в сенях виднелись ещё головы… И все они упорно и молча ждали чего-то, ждали именно от него, ибо все смотрели в его сторону. Кирилл печально улыбнулся и робко сказал:
– Простите меня, господа! Вы правы, так как вас много! Я не оспариваю ваше право… я ухожу… если могу?
– Подождите минуточку! – любезным жестом остановил его доктор.
– Извольте! – И Кирилл покорно сел на стул, согласно указанию доктора.
Проснулся Кравцов. Он быстро поднялся, сел на койке и, сурово оглянув публику, наполнявшую комнату, громко спросил:
– Вы кто?
– Слушай, Марк, хочешь кататься? – спросил его Ляхов.
– Не обманывай меня, иезуит! Ты хочешь чего-то… Я знаю тебя… и всех вас!.. А! Вы пришли взять меня!.. Но я не дамся без борьбы! Нет!.. Я вас рассею, как пыль!.. Меня взять! нет!..
На него накинули какой-то длинный мешок. Он барахтался в нём, пока его не спеленали, как ребёнка. Вот его подняли на руки и понесли, а он, рыдая и извиваясь всем корпусом, кричал:
– Нет!.. Нет!.. Нет!..
В комнате остался Ляхов. Он подошёл к стене, снял с неё какую-то фотографию и, обратясь к Кириллу, который с неподвижною до ужаса сосредоточенностью в глазах смотрел куда-то в угол, ласково сказал ему:
– Ну, пойдёмте и мы!
Кирилл покорно встал и, не сказав ни слова, пошёл.
– Я ворочусь через час! – сказал Ляхов какой-то женщине, запирая дверь комнаты Кравцова.
– Я ворочусь через час! – как эхо повторил за ним Кирилл Ярославцев, взглянув на него своими мёртвыми глазами.
Теперь они оба в лечебнице – Кирилл Иванович Ярославцев и Марк Данилович Кравцов. На выздоровление Кравцова есть надежды, на выздоровление его ученика – нет.